Иностранная пресса о России и не только

Звуки пианино - "Утешение" Ференца Листа - доносились из открытого окна и таяли среди высоких сосен, как и в тот день, когда Борис Пастернак лежал в открытом гробу в гостиной, окруженный цветами - тюльпанами и сиренью, цветами вишни и яблони.

"Люди приходят сюда по зову сердца", - произнесла 71-летняя Наталья Пастернак, невестка Пастернака и хранитель его загородного дома, который сейчас стал музеем. - Мы никогда не даем рекламу, но люди всегда помнят дату".

Пастернак, один из величайших русских поэтов и автор романа "Доктор Живаго", умер 30 мая 1960 года в возрасте 70 лет.

Русские каждый год приезжают в годовщину его смерти на его дачу и могилу, расположенную неподалеку, чтобы помянуть человека, который жестоко преследовался советскими властями после публикации за границей "Доктора Живаго" и присуждения в 1958 году Нобелевской премии по литературе.

"Здесь можно ощутить ауру поэзии", - сказала Юлия Стадлер, 43-летняя пианистка, которая приехала сюда исполнить несколько произведений.

У пианино был установлен микрофон для всех, кто хотел сказать несколько слов или прочитать стихотворение - Пастернака или свое собственное.

"Они пытались унизить тебя, но мы будем вечно тебя чтить", - проговорила Тамара Григорьева, 58-летняя учительница на пенсии, прочитавшая свое собственное стихотворение "Дом", посвященное дому Пастернака в писательском поселке в 20 милях от Москвы.

Снаружи несколько десятков человек сидели на скамейках, в основном молча впитывая музыку, которая сменялась словами, и время от времени вставая, чтобы пройтись вдоль коричневого двухэтажного дома, где в спальне наверху и в рабочем кабинете до сих пор висят шляпа, шарф и пальто Пастернака.

75-летний поэт Андрей Вознесенский, в белом костюме и со своим фирменным шейным платком с улыбкой сел рядом с пианино.

"Здесь всегда приятно видеть людей", - проговорил он.

Голос Вознесенского когда-то восхищал тысячи людей, приходивших на стадионы, чтобы услышать, как он читает свои произведения. Теперь этот голос превратился в шепот. Но он все-таки прочитал отрывки из длинной поэмы, посвященной, как он сказал, "Женщинам Пастернака" - его жене Зинаиде и возлюбленной Ольге Ивинской, которая стала прототипом Лары в "Докторе Живаго".

Вознесенский был подростком, когда впервые отправил свои стихи Пастернаку, который стал взращивать молодого таланта.

"Я был для него больше, чем ученик, я был ему как сын", - произнес Вознесенский.

Поэт был и на похоронах в 1960 году. "Помню, как КГБ фотографировало толпу", - сказал Вознесенский.

Советская пресса практически полностью проигнорировала смерть Пастернака, упомянув о ней лишь в двух коротких заметках, в которых ни слова не говорилось о похоронах. Но у билетной кассы на Киевском вокзале в Москве, откуда отходит электричка на Переделкино, появились рукописные объявления с подробностями.

"2 июня в четыре часа дня состоится прощание с Борисом Леонидовичем Пастернаком, величайшим поэтом современной России", - говорилось в одном из таких объявлений, сообщается в статье присутствовавшей на похоронах Присциллы Джонсон. Статья вышла в журнале Harper's за 1961 год.

В этот памятный день сад, за которым ухаживал Пастернак, был битком набит.

Сколько же там было всего человек? - задается вопросом Александр Гладков в своих мемуарах "Встречи с Пастернаком".

Две-три тысячи, или четыре?... Кто мог ожидать такого количества, когда никто не должен был прийти для проформы, по долгу службы, как это часто бывает в таких случаях. Для всех присутствующих это был день необычайной важности - и сам этот факт превратил похороны в еще один триумф Пастернака.

Гроб отнесли из дома на кладбище, где его подняли над толпой. В последний раз все увидели лицо Бориса Леонидовича Пастернака, изможденное и величественное, вспоминает Гладков.

Друг Пастернака, философ Валентин Асмус выступил с небольшой речью, в которой назвал покойного "демократом в истинном смысле этого слова".

Как пишет Джонсон, когда он закончил, актер из Московского художественного театра начал читать стихотворение "Гамлет" из романа "Доктор Живаго". Его никогда не публиковали в Советском Союзе но, по словам Джонсон, "тысячи пар губ беззвучно двигались в унисон со словами актера":

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить - не поле перейти.