Иностранная пресса о России и не только

Если не считать некоторых фанатов, например синьор с пронзительными голосами, которые несколько лет назад скандировали его имя на площади, то у него уже давно нет почитателей, даже среди западных правых, которые еще в 1990-е годы видели в нем воина холодной войны, пусть жестокого, но вставшего на нужную сторону. Маргарет Тэтчер угощала его чаем всякий раз, как он наведывался в Лондон. А хорошие показатели чилийской экономики за 17 лет диктатуры заставляли даже трезвомыслящих консерваторов простить ему кровавую бойню 1973-1974 годов, 30 тысяч человек, подвергшихся пыткам и ограблению, а также терзания сотен семей пропавших без вести, которым Пиночет отказывался сообщать, где находятся останки убитых. Если бы он умер в тюрьме, то сегодня немало людей вспомнили о нем как о несчастном и одиноком герое, достойном как минимум сострадания.

Однако пугливая чилийская демократия не осмелилась посадить его в тюрьму из страха перед возможной реакцией вооруженных сил, но на целых шесть лет обрекла его на позор непрекращающегося расследования, которое разрушило то, чем он так сильно дорожил: имидж дедушки нации, дорогого старичка, симпатичного джентльмена. Такого отношения он добился благодаря своему телевидению и своей прессе. Многочисленные поклонники называли его папой, дедушкой. Но когда он чувствовал себя в безопасности, его сначала арестовали в Лондоне за преступления против человечности, а потом, по возвращении в Чили, предъявили обвинения как заурядному преступнику.

Судьи и газеты намекали не только на то, что "дедушка" был убийцей (это уже не производило впечатления на добрую половину его соотечественников), но еще и обвиняли его как вора, дельца, бывшего на содержании у британской военной промышленности. О его сыновьях вообще рассказывали, что они были владельцами самолетов, прибывавших до отказа груженными оружием и улетавших с грузом наркотиков. Таким образом, была поколеблена показная благопристойность чилийского общества, и правые начали надеяться на то, что национальный папа освободит их от своего приносящего вред присутствия. На похоронах будет много людей, но это будут в основном генералы на пенсии и те немногие, кто попытаются заставить позабыть, что уже давно почти вся страна стыдилась его.

В его биографии нет ни единого момента, сглаживающего впечатление о нем как о спесивом, хитром и посредственном человеке. В этом он походит на другого диктатора, которому сопутствовал успех, Франко - неспроста Пиночет питал к нему безграничное уважение. Оба были генералами, оба католики, оба с недоверием относились к идеологии (по этой причине с формальной точки зрения некорректно называть их фашистами). Оба они, наконец, по своей природе - предатели. Но чилиец практиковал предательство систематически.

Прежде всего, он предал Альенде, который назначил его главой генерального штаба. Он предал бы и других заговорщиков, если бы государственный переворот не удался. Он стал последним генералом, присоединившимся к заговору, но при этом долго колебался. В день восстания, рассказал Виктор Пей, испанский анархист, который в 1973 году был секретарем Альенде, он встал на сторону путчистов с двухчасовым опозданием: он хотел быть уверенным, что государственный переворот удастся. В эти часы он попытался через своего эмиссара убедить Альенде вместе с семьей на самолете покинуть страну. В то же время он объявил своим сообщникам, что самолет взорвется в небе вместе с Альенде, его сыновьями и внуками. В последующие месяцы Пиночет вывел из игры генералов, вместе с которыми он сформировал военную хунту. Он продолжал с успехом предавать и после завершения диктатуры, когда попытался возложить всю тяжесть вины за массовые убийства на руководителя своей секретной полиции Контрераса.

Пиночет не знал, повторяли жена и дети всякий раз, когда какой-нибудь иностранный журналист задавал им вопросы по поводу массовых убийств, последовавших за переворотом. К концу 1990-х, казалось, прошлое уже было переписано. В Чили был введен строжайший запрет на разговоры о массовой бойне. Самыми активными участниками этого процесса стали Chicago boys - американские экономисты, сделавшие все возможное, чтобы Чили стала любимым учеником Всемирного валютного фонда. Самый известный из них, Милтон Фридман, приехал в Сантьяго с именем одного чилийца, исчезнувшего бесследно, и решил узнать его судьбу. Он обратился к военным, чтобы узнать, кем он был, получил уклончивые ответы, предпочел не настаивать и позабыл о нем. С тех пор сотрудничество между Chicago boys и Пиночетом стало самым серьезным подтверждением, что лишь благодаря игре слов "сторонник свободной торговли" и "либерал " ("liberista" и "liberale") объединились в испанском языке в двусмысленном словосочетании "нео-либерал" ("neo-liberal").

Убежденный в том, что является выдающимся деятелем ХХ века, Пиночет начал сравнивать себя с великими людьми столетия. Он написал мемуары, в которых явно ставит себя на одну доску с полководцами Римской империи. Когда он бывал в Лондоне, он всегда посещал музей восковых фигур, где, как он сам рассказывал, останавливался перед фигурой Ленина, чтобы бросить на русском: "Вы потерпели неудачу, неудачу", что должно было означать: "Вы превратились в прах, а я на пьедестале". Но Пиночет также пал. Когда правительство Блэра его арестовало за преступления против человечности, история Чили изменилась кардинальным образом.

Я был свидетелем события, которое отделило старую Чили от новой: этим событием стало голосование в палате лордов, подтвердившее арест бывшего диктатора. В тот день я находился в элегантном особняке Фонда Пиночета, где все сотрудники собрались перед огромным экраном, чтобы в прямом эфире наблюдать за голосованием. Когда стало ясно, что дедушка проиграл партию, присутствующие начали ругаться, ворчать, завывать, всхлипывать, обниматься. Потом кто-то крикнул: "Сукины дети!", и вся эта толпа, состоявшая из дам в мехах, генералов, молодых людей в галстуках, плачущих женщин, разом переменилась, потеряла голову. Люди стали размахивать руками, говорить о войне, об истребительных батальонах, перевороте, танках - они продемонстрировали свои суть. Они проклинали англичан, испанцев, европейцев, весь мир: все "коммунисты, педерасты, сукины дети". Слышались крики: "Мы должны были убить всех, коммунистов, вот где мы совершили ошибку!"

"К английскому посольству!", "Выходим на улицы!", "Война, война, здесь начинается война!", "Штыки из ножен!" Огромная безумная толпа вышла на улицу, звучали выстрелы. Пергидролевые блондинки били репортеров чилийскими флажками, которые немного раньше свидетельствовали об уверенности в том, что Аугусто Пиночет будет освобожден. Но после того как фоторепортеры и журналисты были изгнаны, ажиотаж стих. И что теперь делать? Все собрались в ожидании появления лидера. Что разрушать, на кого нападать, кого наказывать? Полная дезориентация. Оптимисты говорили: "Армия выйдет на улицу, и все сразу обкакаются".

Но армия не вышла на улицы, ни в этот день, ни на следующий. Спустя несколько недель Пиночет вернулся на родину, свободный и нераскаявшийся. Но его Чили уже была на последнем издыхании. Она действительно прекратила существование в тот день, в Фонде Пиночета, в ходе того незабываемого спектакля "пиночетизма", утратившего маску респектабельности и декора. Как были ошеломлены те, кто еще полчаса назад чувствовал себя хозяевами Чили, те, кто со счастливым видом распевал: "Из костей Альенде мы сделаем мост, и по нему пройдет Пиночет".

Армия, "не знавшая поражений", была повергнута. Достойный команданте, дедушка нации, "бессмертный освободитель", портреты которого были развешаны на стенах этого зала, как портреты средневекового кавалера, сражающегося с единорогом, был обвинен в геноциде. Фарс закончился. И на этом закончился переходный период, вялотекущие переговоры, проходившие по правилам, навязанным военными. На улицах начался праздник, как в день освобождения. Мы можем поклясться, что в эти часы по меньшей мере часть Чили переживает отголоски той нежданной радости.