Иностранная пресса о России и не только

Путинскую Россию можно понять только в свете национального коллапса, вызванного роспуском СССР

Событие второй половины XX века, имевшее самые далеко идущие последствия, произошло 15 лет назад в уединенных охотничьих угодьях в Беловежской пуще под Минском. 8 декабря 1991 года главы трех из пятнадцати советских республик во главе с Борисом Ельциным встретились и подписали документы, которые упразднили просуществовавшее 74 года государство.

Для большинства западных обозревателей распад Советского Союза был однозначно положительным поворотным моментом в российской и мировой истории. Поскольку он быстро стал определяющим событием и для нового триумфального американского дискурса, надежды на то, что просоветские демократические и рыночные реформы Михаила Горбачева 1985-1991 годов будут успешными, оказались забыты. Советская история теперь описывалась как "семь десятилетий России в качестве жесткого и безжалостного полицейского государства". Американские ученые отреагировали схожим образом, в основном вернувшись к догорбачевским аксиомам о том, что система не подлежала реформированию и была обречена. Противоположная точка зрения, согласно которой в советской истории были другие возможности, "дороги, по которым не пошли", отметалась как "сомнительная", а то и предательская. Горбачевские реформы, несмотря на то, что они выдающимся образом уничтожили диктатуру коммунистической партии, были сочтены "химерой ", а Советский Союз, тем самым, умер "за отсутствием других возможностей".

Большинство специалистов больше не задавались вопросом, даже в связи с человеческими трагедиями, которые последовали в 1990-е годы, мог ли реформированный Советский Союз быть лучшим вариантом посткоммунистического будущего России. Известные обозреватели не спрашивали о том, могло ли сохранение СССР быть лучшим выходом для международных отношений. Наоборот, они пришли к выводу, что все советское должно быть уничтожено путем "разрушения до основания всей структуры политических и экономических отношений". Подобная уверенность, естественно, сегодня является единственной политически корректной в американских (и по большей части в европейских) политических, журналистских и академических кругах.

С другой стороны, подавляющее большинство россиян, как они явно давали понять в ходе опросов общественного мнения, сожалеют о кончине Советского Союза - не потому, что они тоскуют по коммунизму, а потому, что они потеряли с ним чувство защищенности. Они не разделяют практически единодушное убеждение западных людей в том, что "коллапс" Советского Союза был "неизбежен" в силу неустранимых внутренних дефектов. Вместо этого они думают - и у них есть для этого все основания, - что его разрушили три "субъективных" фактора: то, каким образом Горбачев проводил свои политические и экономические реформы; борьба за власть, в ходе которой Ельцин сбросил советское государство, чтобы избавиться от его президента Горбачева; и жадная до собственности советская бюрократическая элита - номенклатура, больше заинтересованная в 1991 году в "приватизации" гигантских богатств государства, чем в его защите. Таким образом, большинство россиян, включая даже находящегося в заключении олигарха Михаила Ходорковского, по-прежнему считают события декабря 1991 года "трагедией".

Кроме того, все больше представителей российской интеллигенции начинают думать, что нечто весьма существенное было упущено, а именно, исторический шанс демократизировать и модернизировать Россию более постепенными, приемлемыми и менее травматичными методами; такие методы были бы более продуктивны и обошлись бы не так дорого, как те, что были взяты на вооружение после 1991 года.

Один из постсоветских мифов, распространяемых сторонниками Ельцина, состоял в том, что роспуск СССР был "мирным". В действительности начались этнические гражданские войны в Средней Азии и Закавказье, в которых погибли тысячи людей, а еще больше вынуждены были стать беженцами, и этот процесс продолжается до сих пор.

Трудно представить себе более экстремальный политический шаг, чем упразднение того, что, несмотря на все проблемы, оставалось ядерной сверхдержавой с населением 286 миллионов человек. И тем не менее Ельцин на это пошел и сделал это, как признают даже его сторонники, таким способом, который не был "ни легитимным, ни демократическим".

Покончив с советским государством так, что этот шаг не имел легитимности ни с точки зрения закона, ни с точки зрения общественного мнения (за десять месяцев до этого 76% проголосовали на референдуме за сохранение СССР), правящий клан Ельцина вскоре стал бояться подлинной демократии. И действительно, вскоре последовало вооруженное свержение Ельциным российского парламента.

Экономические последствия беловежских соглашений не менее значимы. Роспуск Союза без каких бы то ни было подготовительных стадий подорвал сильно интегрированную экономику и был главной причиной резкого падения производства на всех бывших советских территориях, которое в 1990-е годы снизилось почти вдвое. Это, в свою очередь, привело к массовому обнищанию и сопровождающим его социальным бедам, которые и сейчас, по мнению уважаемого московского экономиста, являются "основным фактором" российской жизни.

Как написал позднее один бывший сторонник Ельцина, "практически все, что происходило в России после 1991 года, определялось в значительной степени разделом имущества бывшего СССР". Советские элиты захватили значительную часть богатств страны, не обращая внимания на соблюдение закона или общественное мнение. Чтобы обогатиться, им нужно было, чтобы наиболее ценные государственные активы распределялись сверху, без участия законодательных органов. Они добились этого: сначала сами, путем "спонтанной номенклатурной приватизации", а после 1991 года - с помощью подписанных Ельциным кремлевских указов.

Опасаясь за сохранность своей сомнительно полученной собственности, новые собственники были, как и Ельцин, решительно настроены ограничить или отменить выборную парламентскую демократию, созданную по инициативе Горбачева. Вместо нее они мечтали создать политическую систему, рассчитанную на их богатства и купленную этими богатствами; в лучшем случае это должна была быть "управляемая" демократия. Отсюда выбор в 1999 году Владимира Путина - решительного человека из спецслужб - в качестве замены ослабевшему президенту Ельцину. Не будучи уверены, что им удастся долго удерживать свои огромные богатства, они были больше заинтересованы в том, чтобы извлечь максимум из своих активов, чем в том, чтобы инвестировать в них. Результатом стало снижение в конце 1990-х годов объема инвестиций в российскую экономику на 80% и откат страны назад. Учитывая такое наследство, вряд ли стоит удивляться тому, что путинская попытка восстановить государственный контроль над российскими нефтяной и газовой отраслями получила такую поддержку населения.

Так почему же столь многочисленные западные аналитики превозносят распад Советского Союза как "прорыв" к демократии? Их реакция основана преимущественно на антикоммунистической идеологии и обнадеживающих мифах.

Ельцин уничтожил СССР при поддержке номенклатурной элиты (которая "шла на запах собственности, как хищник за своей добычей", как выразился один из ключевых ельцинских министров) и откровенно продемократически настроенного крыла интеллигенции. Традиционно враждовавшие в догорбачевской советской системе, в 1991 году они объединились во многом потому, что радикальные рыночные идеи интеллигенции на первый взгляд оправдывали номенклатурную приватизацию.

Но наиболее влиятельные среди поддержавших Ельцина интеллектуалов не были ни случайными попутчиками, ни настоящими демократами. С конца 1980-х годов они настаивали на том, что свободная рыночная экономика и крупная частная собственность должны быть навязаны российскому обществу "железной рукой" с использованием "недемократических методов". Как и стремящиеся присвоить себе собственность элиты, они считали препятствием недавно избранные российские законодательные органы. Поклонники Аугусто Пиночета говорили о Ельцине: "Пусть он будет диктатором!" Неудивительно, что они (наряду с американскими властями и основными СМИ) приветствовали его действия, когда в 1993 году он использовал танки, чтобы разбомбить российский демократически избранный парламент.

Политические и экономические альтернативы сохранялись в России и после 1991 года, и ни один из факторов, сыгравших роль в распаде СССР, не был непреодолимым. Но даже если среди этих факторов были надежды на демократию и рынок, среди них были также жажда власти, политические перевороты, алчность элиты, экстремистские идеи и широко распространенное ощущение незаконности и предательства. С самого начала должно было быть очевидно, какие из них одержат верх.

Стивен Коэн - профессор, специалист по России в Университете Нью-Йорка, автор книги "Неудавшийся крестовый поход: Америка и трагедия посткоммунистической России". Полный вариант этой статьи опубликован в журнале The Nation