Иностранная пресса о России и не только

Радиостанция, которая силится сохранять свободу в эфире

В стране Советов голос Кремля был повсюду - всепроникающая радиореальность, появившаяся задолго до антиутопии Оруэлла. Ленин и Троцкий вдохновляли революцию преимущественно в печати - в настоятельных передовицах "Искры" и "Правды", в страстных брошюрах, которые передавались из рук в руки в залах собраний в Санкт-Петербурге, а позднее были перепечатаны в "Десяти днях, которые потрясли мир" - но при Иосифе Сталине главным инструментом насаждения идей и промывания мозгов была технология радиовещания под названием radio-tochka - примитивные приемники без переключателя программ, не оставлявшие слушателю выбора. Эти дешевые устройства в деревянных корпусах устанавливались в квартирах и коридорах, в заводских цехах, на железнодорожных вокзалах и автостанциях; они работали в больницах, домах престарелых и казармах; висели на столбах среди колхозных полей и гремели на пляжах от Балтийского до Охотского моря.

На радио день начинался в 6:00. Сначала звучал советский гимн, а затем слова "Govorit Moskva...".

Если в коммунальной квартире кто-то выключал радио, он считался подозрительным лицом, смутьяном, потенциальным "врагом народа". По радио передавали постановления ЦК КПСС, сообщались подробности Пятилетнего плана, рассказывалось о новейших победах Советской армии и злодействах капиталистического Запада. Помимо новостей звучала классическая музыка, читались вслух произведения русских классиков, а также происходили "радиособрания" тружеников села и солдатских матерей. Советские люди редко слышали голос самого Сталина - медлительный, бесцветный, с сильным грузинским акцентом - но при посредстве радио впитывали его заявления, его взгляды на культуру и мир, подтекст его слов - патернализм и угрозы. Сегодня трудно вообразить тотальную распространенность этого орудия и всю извращенность воображения, которая требовалась, чтобы до него додуматься, но радиоточка существовала десятки лет: она была такой же частью жизни, как водопровод или электричество, и вдвое более надежной. О ее успешности как орудия пропаганды свидетельствует тот факт, что в 1942 году Гитлер, посетив оккупированную Украину, восхитился методами Сталина и выразил сожаление, что немцы до сих пор слушали выпуски новостей BBC на коротких волнах.

После смерти Сталина в 1953 году и либерализации, известной как "оттепель" при Хрущеве, шкала советского радио в итоге расширилась: появились радиостанция "Маяк" и радиостанция "Юность". Программы "Маяка" и "Юности" были чуть менее жесткими по тону, а поп-музыка там больше приветствовалась, хотя их идеология не в меньшей мере отражала линию Кремля. На протяжении последующих трех десятилетий советский режим старался глушить русскоязычные передачи BBC, "Голоса Америки", "Радио Свобода" и "Немецкой волны". Глушилки олицетворяли неутихающую битву государства с подданными. Первым антисоветским поступком городского интеллигента, особенно в 1960-1970-е годы, обычно было приобретение хорошего радиоприемника - либо советской "Спидолы" производства Латвии, либо, по возможности, немецкого "Грюндига" - и попытка послушать "иностранные голоса". Люди всеми способами пытались заглянуть во внешний мир через радиоэфир: ставили приемник набок или вверх тормашками, чтобы поймать сигнал, выставляли антенны в окно; еще лучше было сбежать из большого города в дачный поселок, где глушилки работали не столь эффективно. Удачливый слушатель ловил на "Немецкой волне" иностранные новости, слышал по BBC "Битлз", а по "Голосу Америки" - знаменитые передачи Уиллиса Коновера о джазе.

"Мы слушали даже радио Ватикана - оно толково информировало о событиях в СССР. Нам было неважно, что диктор добавлял: "Благослови вас Бог", - говорит историк Сергей Иванов.

Когда летом 1968 года Советская армия вторглась в Чехословакию, советские отдыхающие слушали новости на пляжах Балтийского моря. Политический аналитик Маша Липман, жена Иванова, в то время находилась в Литве. Она вспоминает: "В то лето на пляже антенны выросли повсюду, как грибы. Когда человек нашего круга говорил, что слышал о чем-то "по радио", это значило только одно - что это услышано в русскоязычных передачах "Голоса Америки", BBC или "Немецкой волны". В этих кругах также был популярен стишок: "Est' obychai na Rusi - noch'iu slishat' Bi-bi-si". На совещании Президиума ЦК в 1963 году Хрущев молил: "Давайте найдем выход - будем производить радиоприемники, которые принимали бы только наши станции". Но, по словам Кристин Рот-Эй, специалиста по средствам массовой информации советских времен из лондонского Университетского колледжа, идея Хрущева так и не воплотилась в жизнь.

С приходом к власти Михаила Горбачева в 1985 году и внедрением его политики гласности зарубежное радио перестали глушить. В условиях новых свобод расцвели газеты, литературные журналы, театр, телевидение и кино. Если же говорить о радиовещании, то "Радио Свобода" разрешили открыть в Москве корпункт - то был яркий символ исчезновения старых табу и постепенной интеграции России в мир.

В 1990 году несколько беглецов с советского радио решили создать в столице радиостанцию, где сочетались бы новости без обиняков, дискуссии и даже передачи с участием слушателей по телефону, позволяющие людям говорить именно то, что они желают. В любой другой стране эта концепция показалась бы банальной. Основатели назвали радиостанцию "Эхо Москвы" и обосновались в крохотной, душной студии из одной комнаты, расположенной в двух шагах от Красной площади. "Эхо" впервые вышло в эфир 22 августа 1990 года с пространной программой новостей, включавшей интервью одного из молодых лидеров московских реформаторов Сергея Станкевича. Затем прозвучала песня "Битлз" "All My Loving".

В то время "Эхо Москвы" казалось всего лишь одним из проявлений широкого феномена расширения свободы прессы - логического продолжения движения, которому дало толчок кремлевское руководство. Сегодня, 18 лет спустя, в авторитарной экосистеме Владимира Путина "Эхо Москвы" - один из последних представителей вымирающего вида, динозавр, все еще бродящий по земле.

С тех пор как существует "Эхо Москвы", я часто бывал в его студиях. Для репортера это очень удобно: если достаточно долго там болтаться, непременно повстречаешь самых пестрых интересных людей. Если в столице происходят важные события - выборы, восстание, сиюминутный скандал, война на Кавказе - главные действующие лица, мудрые комментаторы и страстные активисты неизменно собираются на 14-м этаже в доме 11 на Новом Арбате. Если же, находясь в Нью-Йорке, я хочу выяснить обстановку в России, я обязательно захожу на сайт радиостанции echo.msk.ru и слушаю либо прямой эфир, либо подкасты интервью и радиодискуссий.

Недавно мне довелось поздно ночью слушать интервью, которое Сергей Пархоменко, в прошлом главный редактор ряда изданий ельцинских времен, брал у некого Владимира Квачкова. Квачков, отставной офицер военной разведки, три года назад был обвинен в заговоре с целью убийства Анатолия Чубайса, которого большинство россиян ненавидит за его вклад в стремительную приватизацию промышленных предприятий и земель при Ельцине. На суде сторона обвинения утверждала, что Квачков организовал закладку фугаса, который взорвался, когда мимо проезжал "БМВ" Чубайса. Автомобиль был бронированный - российские миллиардеры тратят свои деньги не только без счета, но и мудро - и Чубайс уцелел. В суде Квачков категорически отрицал свою причастность к покушению, хотя и не скрывал ненависти к Чубайсу. На его взгляд, Чубайс принадлежит к "иностранным оккупационным силам", которые пытаются уничтожить Россию изнутри. Квачков (суд его оправдал) нахально сказал Пархоменко, что "людей убивать нельзя, но ликвидировать врагов - это долг".

Во время войны в Грузии и Южной Осетии - событий, которые казались предвестьем потенциального возобновления холодной войны - "Эхо Москвы" передавало трезвые, сбалансированные отчеты о событиях от военных корреспондентов в передаче "Своими глазами". Было также много радиодискуссий с участием самых разных гостей - от журналиста Максима Шевченко, который размахивал флагом ультранационалистов, до сурового критика Кремля Андрея Илларионова, который во время первого президентского срока Путина был его советником по экономическим вопросам.

Беспристрастное освещение войны на "Эхо Москвы" не понравилось Путину. 29 августа он вызвал 35 руководителей ведущих российских СМИ в свою курортную резиденцию в Сочи. Путин регулярно проводил такие встречи - иногда чтобы изложить свою политическую позицию, иногда чтобы сделать выговор, но всегда для того, чтобы четко дать понять, кто тут главный. По-видимому, даже после избрания нового главы государства, Дмитрия Медведева, этот обычай не изменился.

На встрече в Сочи Путин обратил внимание - и перевел свой обжигающий холодом взгляд - на Алексея Венедиктова, главного редактора "Эхо Москвы". Он раскритиковал то, как радиостанция освещала события в Грузии. Многие верноподданные редакторы, присутствовавшие при этом, были в восторге оттого, что Путин пропесочил Венедиктова, придираясь к редакционной политике и изложению фактов. Сложилось - и не впервые - впечатление, что Путин, возможно, закроет радиостанцию. Позднее Венедиктов подошел к Путину в коридоре и сказал ему, что тот "несправедлив". Путин достал стопку стенограмм, на которых были основаны его претензии, и заявил: "Вам придется за это отвечать, Алексей Алексеевич!". Венедиктов встревожился, но рассудил, что Путин никогда не пригласил бы его в Сочи вместе с остальными членами делегации, если бы намеревался уволить его или уничтожить "Эхо Москвы" - тут было бы достаточно одного телефонного звонка.

"Позднее мы встретились с глазу на глаз, и тогда Путин заговорил более позитивным тоном, - сказал мне Венедиктов. - Но свою мысль он донес. Он продемонстрировал, что способен в любой момент сделать с нами все, что пожелает". Вернувшись в Москву, Венедиктов разъяснил своим сотрудникам, что им следует "внимательно следить" за тем, как они освещают события, проверять факты и в достаточной мере отражать мнение властей. Но никого не уволили, и, очевидно, худших последствий Венедиктову удалось избежать. 'Poka', - заметил он, то есть на данный момент.

Основатели "Эхо", в том числе Сергей Бунтман, Сергей Корзун и Юрий Федутинов, были профессиональными радиожурналистами, пришедшими в 20-летнем возрасте на различные советские радиостанции. Когда у них появлялись возможности побывать за границей, они изучали, как работают на Западе. Гласность дала им шанс. В молодости Бунтман также руководил театральной студией в московской школе 875, а его сослуживцем был Венедиктов, учитель истории, отличавшийся редкостным умом и самообладанием. В то время журналисты все еще боролись со старыми идеологическими стереотипами в себе, и Бунтман, распознав единомышленника, который глубоко интересовался политикой и отличался неуемной любознательностью, взял Венедиктова корреспондентом, хотя у того не было и пяти минут журналистского опыта. Впоследствии Венедиктов стал главным редактором радиостанции и крупной публичной фигурой.

Венедиктов - типичный представитель российской интеллигенции: очки с толстыми стеклами, саркастичные манеры бывалого человека, кудрявые, как клоунский парик, волосы. В качестве интервьюера он не менее агрессивен, чем Майк Уоллес в молодости, но намного более интеллектуален. В качестве аналитика он проницателен и самоуверен, точно зная, что все его прогнозы сбудутся или уже сбылись. Еще важнее, что Венедиктов проявляет себя как чрезвычайно компетентный политик, когда требуется отразить претензии и требования Кремля и защитить своих журналистов. В студиях "Эхо" стены увешаны фотографиями крупных политических деятелей, которые приезжали на станцию давать интервью, но Венедиктов ни перед одним из них, кажется, не робеет. Часто он начинает свои вопросы с лобового удара: "Kak eto mozhet byt'?". Когда Билл Клинтон слишком затянул с ответом, Венедиктов толкнул его ногой под столом.

В бытность начинающим репортером Венедиктов проявил себя как человек храбрый, но не склонный к пафосности. В августе 1991 года во время переворота под руководством КГБ он оставался в здании парламента - российском Белом доме - вместе с Борисом Ельциным и его защитниками, в то время как здание окружили танки. В октябре 1993 Венедиктов вернулся в российский Белый дом, когда Ельцин приказал обстрелять здание, занятое так называемой "красно-коричневой коалицией" коммунистов и националистов. Во время того восстания мятежный вице-президент Ельцина Александр Руцкой одолжил у Венедиктова телефон и воспользовался им, чтобы призвать летчиков российских ВВС бомбить Кремль. "Эхо Москвы" передало тираду Руцкого в эфир. В итоге мятеж красно-коричневых был подавлен, а Руцкой заключен в тюрьму. Спустя два месяца группу журналистов, в том числе Венедиктова, пригласили на встречу с Ельциным. Обычно журналистов рассаживали за столом в алфавитном порядке, но тут Венедиктов обнаружил, что его усадили прямо напротив Ельцина, который наверняка был разгневан на "Эхо". Ельцин, исполин с широкой грудью докера и темпераментом партийного функционера, вошел в комнату и сердито обратился к Венедиктову: "Эхо Москвы", как вам не стыдно за свое поведение! "Товарищи, самолеты надо поднять в воздух, летите и бомбите Кремль". Кто это сказал?".

Венедиктов подумал, что будет большой удачей уйти из этой комнаты живым.

Он ответил Ельцину: "Борис Николаевич, это моя работа. Меня туда направило "Эхо". Моей вины тут нет. Они сказали: "Сделай это, и точка", и я сделал". Ельцин долго смотрел на Венедиктова, а затем сказал: "Ну, хорошо, у вас работа. Вы хороший работник. Так идите и работайте".

На том дело и кончилось. Несмотря на все серьезные недостатки Ельцина и условные рефлексы, сформировавшиеся у него из-за многолетнего стажа коммунистического аппаратчика, он редко проявлял враждебность в отношении прессы. В его президентство, определявшее дух 1990-х, газеты и даже государственное и независимое телевидение расцвели как никогда ранее в российской истории. После неудачного путча 1991 года Ельцин закрыл газеты компартии, которые путч поддержали. Но, получив письмо протеста, подписанное многими журналистами и представителями либеральной интеллигенции, смягчился, и "Правда" и "Советская Россия" снова начали выходить. В 1996 году, во время кампании за переизбрание Ельцина, когда его соперником был кандидат от коммунистов Геннадий Зюганов, пресса, в том числе "Эхо Москвы", ответила любезностью на любезность, подобострастно освещая его деятельность. Это помогло Ельцину повысить свой первоначально мизерный рейтинг и взять верх над Зюгановым.

После того как в новогоднюю ночь накануне нового тысячелетия Ельцин ушел в отставку, к власти пришел Путин. Вскоре новый президент начал давить на прессу, используя финансовые и юридические рычаги, чтобы закрывать или превращать в свою собственность газеты и телекомпании, если считал их дух недружественным или владельцев - непокорными. Организация "Репортеры без границ" в своем всемирном рейтинге свободы прессы поставила Россию по свободе на 144 место из 169 стран - чуть ниже Афганистана и Йемена и чуть выше Саудовской Аравии и Зимбабве.

Когда некий писатель спросил Путина, что тот может ответить критикам, обвиняющим его в ограничении свободы прессы, Путин ответил, что ответ очень прост: в России никогда не было свободы слова, так что ему лично непонятно, что тут душить. Путин высказал предположение, что свобода - это способность высказывать свое мнение, но добавил, что должны существовать определенные границы, закрепленные законом.

29 статья российской конституции гласит иное: она гарантирует свободу слова. Тем не менее Путин беспощадно и стремительно приструнил российские СМИ. Независимая телекомпания НТВ, активно освещавшая войну в Чечне, в 2001 году была отобрана у своих владельцев и основателей и выхолощена; "Первый канал", крупнейшая российская телекомпания, не имеющая себе равных по величине, вновь стала покорным продолжением политики правительства.

В глазах Путина реальный вес имеет только телевидение. Руководителей телекомпаний собирают в Кремле на регулярные еженедельные совещания, где предопределяется программа новостей; менеджерам предоставляют списки политических противников, которым не положено появляться в эфире. Преданность влиятельных ведущих, менеджеров телекомпаний и знаменитых корреспондентов покупается: они получают неслыханные оклады. Дискуссий и интервью в прямом эфире на телевидении больше не существует. Есть газеты и сайты, которые, как минимум, не менее свободны, чем "Эхо", но их аудитория столь узка, что Путин спокойно оттесняет их на обочину и не трогает.

"Проблема в том, что официальная пропаганда по телевизору страшно отвлекает - она гарантирует, что люди обсуждают чушь, которую показывают по ящику, - сказала мне Юлия Латынина, известный газетный обозреватель, комментатор "Эхо Москвы". - Например, если Россия сбрасывает на Грузию ракету с самолета, в репортаже будет говориться о величине воронки и будет поставлен вопрос, уж не вырыли ли грузины эту воронку сами, и прочий вздор. Внезапно ты начинаешь разговаривать о воронках, а не о том, пытается ли Россия припугнуть до смерти республику Грузия и прочих подобных "врагов". Телевидение также много выдумывает о предполагаемых врагах типа Украины, Латвии, Эстонии. У нас везде враги. Кто же хороший? Андорра? Иран? Все это отвлекает от реальной политической информации и мысли".

В 2001 году Путин пригласил Алексея Венедиктова на встречу в библиотеке Кремля. Стараясь одновременно навести мосты и предостеречь относительно своего понимания отношений с Венедиктовым, российский президент пространно рассуждал о разнице между врагами и предателями. "Для Путина это ключевая разница, - сказал Венедиктов. - Он сказал: "Враги прямо перед тобой, ты с ними воюешь, потом заключаешь перемирие, и все ясно. Предателя нужно уничтожить, раздавить". Таково его мировоззрение. А затем он сказал: "Знаете, Алексей, вы не предатель. Вы враг"".

Я - наверно, по недомыслию - уточнил у Венедиктова, улыбался ли Путин, произнося эти слова.

"Улыбался? - переспросил Венедиктов. - Путин никогда не улыбается. Он просто разъяснял, кто я в его глазах. Он знает, что я не ударю его кинжалом в спину и не буду играть в игры, но просто буду делать то, что делаю. Я сказал: "Если вы хотите закрыть "Эхо", закрывайте. Я не могу заставить себя не делать то, ради чего мы существуем".

Венедиктов не питал иллюзий касательно своего собеседника или встречи. Фактически Путин сказал ему то же самое, что и царь Николай I Пушкину: "Отныне я буду твоим цензором".

"Путин увиделся со мной, потому что хотел завербовать меня, как выражаются профессиональные разведчики, привлечь меня в свою команду, а потому говорил со мной по-товарищески, - сказал Венедиктов. - Это было проявление доверия в некотором роде. Он нуждался в репутации "Эхо Москвы". В глазах Путина радиостанция была отчасти полезна - в качестве показательного примера свободы прессы - но Венедиктов знал, что Путин в любой момент может передумать и закрыть ее. "Путин пришел из советского КГБ, он смотрел на прессу совсем иначе, чем Ельцин, и я моментально почувствовал эту разницу, когда он заговорил, - вспоминает он. - Я сказал моим друзьям, хотя все они проголосовали за Владимира Путина и считали его реформатором-модернизатором, что мы катимся вспять. Мне никто не верил. Меня называли узколобым пессимистом, говорили, что я утратил нюх. Теперь-то они, конечно, поверили".

Положение "Эхо Москвы" бесконечно парадоксально. С 2001 года радиостанция принадлежит "Газпрому", колоссальному энергетическому конгломерату, который является одним из столпов экономической и политической власти Кремля. Венедиктов называет Кремль "нашим основным акционером". Тем не менее, "Эхо" освещает события жестко и честно, что особенно важно в последние четыре-пять лет, когда институты гражданского общества один за другим - суды, парламент, неправительственные организации, телевидение и Русская православная церковь - кооптировались в государственный аппарат и оказывались под прямым управлением Владимира Путина.

"Эхо" при всем желании не в силах тягаться с пресловутой радиоточкой с точки зрения широты вещания и охвата аудитории. В наше время радио предлагает российским слушателям широкий ассортимент музыки, развлекательных программ и новостей (или псевдоновостей), не говоря уже о конкурирующих СМИ новейших разновидностей. Однако по современным меркам аудитория "Эхо" далеко не мала: почти миллион человек ежедневно слушают радиостанцию в Москве, и два с половиной миллиона - в федеральном масштабе, причем слушатели - это образованные люди среднего возраста.

"Это скорее влиятельная радиостанция, чем массовая, - сказал Венедиктов. - Если бы мы хотели быть массовой радиостанцией и угождать публике, то, наверно, нам следовало бы уделять больше внимания жизни Пэрис Хилтон. Но тогда те, кто нас слушает, перестанут нас слушать. Мы их потеряем".

Несмотря на численность своей аудитории, "Эхо" не может претендовать на большое влияние на российское общество, которое по большей части глубоко аполитично и поддерживает Путина намного более рьяно, чем ранее Ельцина или Горбачева. Маша Липман называет этот феномен путинской эпохи "пактом о неучастии", заключенным в стране: население согласилось не вмешиваться в политику взамен на шанс воспользоваться потребительскими преимуществами российского бума энергоносителей. "Нельзя сказать, что и Запад столь единодушно бросается действовать, когда становится известно о злоупотреблениях служебными полномочиями, но такие факты становятся политическим вопросом, - поясняет Липман. - Здесь же, даже когда нечто скандальное публикует таблоид типа "Московского комсомольца", это не становится толчком к общественным дискуссиям, не влияет на массовое сознание. Люди не верят, что могут что-то изменить, и им на все наплевать. Они не хотят вмешиваться. Это и есть опора власти Путина".

Как-то я встречался с Кириллом Роговым, бывшим редактором "Коммерсанта" - лучшей российской "мейнстримовской" газеты, сооснователем политического сайта polit.ru в баре в здании театра имени Маяковского. Рогов ушел из журналистики; теперь он работает в одном московском аналитическом центре и иногда пишет колонки для журналов, но уважение к "Эхо" он сохраняет. "Долгое время оно было лучшим источником новостей, - сказал он. - Но возможно ли свободное средство информации в несвободной стране? По-моему, невозможно. В свободной стране газета публикует статью, это влияет на телевидение, достигает населения, а затем способствует выработке политического курса. В несвободной стране "Эхо Москвы" существует в изоляции, в чем-то типа индейской резервации. Оно передает сюжет или дискуссию, и аудитории это достигает, но дальше дело никогда не идет".

Одна из звезд "Эхо Москвы" - Евгения Альбац, преподаватель политологии. Когда она училась в США, то внимательно слушала National Public Radio и надеялась после возвращения домой подражать его стилю. Но по личным качествам она отличается намного большей горячностью, чем любой журналист NPR. Альбац правомерно говорит, что у нее репутация "странной женщины, которая высказывается без обиняков, немного сумасшедшей, верующей в демократию". Однажды Венедиктов пересказал Альбац отзыв неких кремлевских чиновников, которые признались ему, что испытывают к ней "животную ненависть". Советник из избирательного штаба Путина, бывший диссидент, подвергавшийся преследованиям КГБ, в негодовании выбежал из студии, когда Альбац сообщила ему в эфире, что "чекисты берут власть в Кремле, и вы теперь апологет этих людей в погонах'.

"Он был просто вне себя!" - вспоминает она.

Альбац - на "Эхо" она выступает со своими личными комментариями, а также ведет вечернее воскресное ток-шоу - также является заместителем главного редактора еженедельника New Times, который публикует великолепные журналистские расследования. Когда в брежневские годы она училась на журналистском факультете МГУ, местный представитель КГБ вызвал ее и предостерег, что ее исключат из университета, если она не перестанет разыскивать подпольные издания запрещенной литературы. В годы перестройки она сделала себе имя на расследованиях деятельности КГБ и в 1992 году выпустила книгу "Государство в государстве", где предсказала прочность и центральную роль КГБ в постсоветской России. Когда мы встретились за чашкой кофе в гостинице "Националь", Альбац через несколько минут сделала паузу в разговоре и отошла поздороваться с кем-то за соседним столиком.

"Кто это был?" - спросил я, когда она вернулась.

"Алексей Кондауров, - сказала она. - Генерал КГБ в отставке. Он участвовал в моей программе. Мы постоянно общаемся".

Как и ее коллеги, Альбац обнаружила, что люди из российского государственного аппарата, в том числе действующие сотрудники спецслужб, слушают "Эхо", чтобы, так сказать, не терять связи с реальностью.

"Люди, которые в России принимают решения, далеки от реальной жизни, - сказала она. - У них есть деньги, они существуют вдали от жизни страны, а тем временем чиновничество скрывает от них конкретную информацию, если это отвечает интересам чиновников. Информация для чиновника - товар первой необходимости, он зависит от нее, чтобы получать финансирование, чтобы уцелеть, а потому, например, преувеличивает опасности, когда это ему выгодно. Политики давятся такой "информацией". Например, чиновники из разведслужб, чтобы выбивать все больший бюджет, должны распалять страхи у политиков, а потому они преувеличивают опасность прихода "оранжевой революции" (политического восстания типа того, которое почти три года назад преобразило Украину) в Россию, хотя подобной опасности вообще не существует".

Оглядевшись по сторонам, Альбац понизила голос: "Чиновники лгут, а потому эти политики слушают "Эхо". Это абсолютно дисфункциональная система, и мы играем в ней важную роль! Люди из Кремля - преданные слушатели "Эхо".

Под хитроумным руководством Венедиктова основные ведущие "Эхо" развили чутье на то, что можно себе позволить, а что нельзя. "Можно называть Путина или Медведева дураками, что, разумеется, в советские времена было абсолютно невозможно, но если вы заглянете в их карманы, то можете нарваться на неприятности, - говорит Альбац. - Нельзя говорить, что вы слышали, что такой-то перевел на тот или иной офшорный счет икс триллионов долларов. Эти люди - конформисты и прагматики до мозга костей, идеология их абсолютно не интересует. Их волнует собственная власть и собственное имущество".

Другими словами, комментарии не ограничиваются, но у "Эхо" сложно с репортерской работой, особенно в области журналистских расследований. В беседах со мной Венедиктов уверял, довольно неубедительно, что журналистские расследования предполагают возможность публикации документов - "а как это сделаешь по радио?". Но для этого, по-видимому, есть подходящее средство - сайт радиостанции. Юлия Латынина признается, что заниматься журналистскими расследованиями почти "невозможно", но причины связаны с общим характером постсоветской России. "Основополагающая проблема состоит в том, что нельзя всерьез рассчитывать при режиме типа режима Маркоса или Дювалье на получение надежной информации о банковских счетах, - говорит она. - Все отворачиваются. Это не диктатура - не стоит преувеличивать и сравнивать ее с СССР - но при авторитарном режиме невозможно провести эффективное расследование так, как при демократическом. Речь идет не о выявлении отклонений. В современной России коррупция в гигантских масштабах - это всего лишь вопрос экономической политики. Ничего не попишешь. Поэтому остается лишь выдвигать логичные предположения. Взять, например, поглощение ЮКОСа".

Латынина подразумевала энергетический конгломерат, который Михаил Ходорковский возглавлял до своего ареста в 2003 году (предположительно ареста по приказу Путина); Ходорковский был отдан под суд по откровенно-сфабрикованному делу и отправлен отбывать тюремное заключение в Сибирь. "Когда ЮКОС поглотили, его совладельцем внезапно стал старый друг Путина Геннадий Тимченко из компании Gunvor" - конгломерата, торгующего энергоносителями, - "зарегистрированной в Швейцарии (в действительности компания Gunvor зарегистрирована в Амстердаме. - Прим.ред.). В нынешнем году доходы Gunvor от экспорта от имени государства составили 70 млрд. Таким образом, невозможно доподлинно определить, какова доля Путина, но предположить можно. Я хочу сказать, Путин либо просто бескорыстно щедр по отношению к своему другу, либо кое на что рассчитывает. А я сомневаюсь, что Путин настолько щедр!".

На излете советской эпохи настоящих политических диссидентов было крайне мало. Мужчин и женщин, которые рисковали всем - работой, свободой, гражданством и даже жизнью - было по пальцам перечесть, так как опасность была очень велика. Венедиктова определенно нельзя причислять к постсоветским диссидентам (или даже политическим активистам); он - профессионал: в его понимании это журналист, преданный открытым расследованиям и дискуссиям, что бы ни случилось. Михаил Леонтьев, который до последнего времени вел на "Эхо Москвы" националистическую, прокремлевскую передачу, сказал в интервью Moscow Times, что, хотя и презирает общую либеральную политику радиостанции, восхищается открытостью Венедиктова. Леонтьев добавил, что существование радиостанции доказывает, что путинский Кремль относится к прессе далеко не кровожадно. "Эхо Москвы" - доказательство вегетарианства властей", - сказал он.

Однако либералы с "Эхо" находятся в незавидном положении. Путин четко разъяснил это Венедиктову в августе. По государственному телевидению Венедиктова, Юлию Латынину и Матвея Ганапольского - основные голоса "Эхо" - клеймят как представителей подрывной "пятой колонны".

"Когда встречаешь людей из Кремля или спецслужб, они всегда говорят: "Какие вы храбрые! Мы постоянно слушаем "Эхо Москвы"! - говорит Латынина. - Венедиктов умеет разговаривать с людьми из Кремля и делать безобидное лицо, когда они требуют и жалуются. Я в нем никогда не разочаровываюсь, даже если мы расходимся во мнениях. Я всегда могу говорить что хочется, и он всегда меня защитит".

Но, хотя принципиальность Венедиктова оказалась не менее эффективной, чем его политическое мастерство, его способность защитить своих людей не безгранична. За последние 8 лет в России произошло 20 убийств журналистов, оставшихся нераскрытыми. Когда два года тому назад убили Анну Политковскую из "Новой газеты", три корреспондента "Эхо" пришли в кабинет Венедиктова и сообщили, что увольняются и меняют профессию. В начале нынешнего года Венедиктов приезжал в Нью-Йорк, чтобы получить награду Overseas Press Club. Когда он сообщил об этом своей жене, та сказала: "Сначала награда, потом пуля". Пока "Эхо Москвы" вещает и имеет жизненно важное значение для своих слушателей, а также приносит пользу режиму. "Но что бы мы ни делали, - говорит Венедиктов, - как бы мы ни хитрили, мы всегда должны признавать, что нас можно уничтожить одним махом".