То, что для немцев является кризисом, многим русским кажется райской мечтой: в ответ на сетования по поводу спада экономики москвичи лишь качают головой.

"Что? У вас кризис? В Германии?" - таксист с широченными усами и шевелюрой, больше похожей на меховую шапку, уставился на меня с открытым ртом и в страхе крутанул руль в сторону гранитного парапета набережной. Мы чуть было не свалились в мутные воды Москвы-реки. А ведь я всего лишь хотел чуть снизить цену.

Пассажир в роли дойной коровы

Будь то частный извозчик, который по окончании рабочего дня повышает за рулем свой скудный доход, или официальный таксист в тяжелой "Волге", - некоторые водители все еще воспринимают иностранцев скорее как дойных коров, чем как пассажиров. На первый взгляд, цена на поездку в московском такси кажется договорной. Однако, в действительности, судя по всему, существуют психологически тонко просчитанные тарифы.

С того, кто хорошо одет и к тому же называет конечную цель свой поездки с легким акцентом, возьмут на 50% больше. Ломаный русский язык в сочетании с галстуком приводит к удорожанию проезда вдвое. Но особенно дорого ценятся пассажиры, не знающие никакого языка, кроме английского: солидным бизнесменам, весь облик которых свидетельствует об их американском происхождении, поездка на такси обойдется уже втрое дороже.

Психологическая война из-за стоимости проезда

Будучи студентом, я, чтобы сэкономить деньги, часто выдавал себя за латыша - тогда прибалтов возили по "внутреннему" тарифу. Но после того как Прибалтика вступила в ЕС, я предпочитаю заказывать такси в фирмах, работающих по фиксированным ценам. Но если мне все же приходится ловить первую попавшуюся машину прямо на улице, как это принято в Москве, я торгуюсь, используя методы психологического давления.

Была ли причина в грузинском вине или в том, что древние "жигули", притормаживая около меня, скрипели, словно вот-вот рассыплются от старости, я допустил ошибку, простительную только новичку: я не договорился о цене до того, как сел в машину. И к кому, к частнику! Путь к вымогательству был тем самым открыт.

Не успела ржавая колымага с дребезжащим мотором двинуться по Остоженке в направлении храма Христа Спасителя и набережной, как водитель - этакая смесь из Алена Делона и кавказского пастуха - принялся меня оценивать, причем в самом прямом смысле этого слова.

Натовская тактика в битве за цену

"Вы откуда?", - спросил меня водитель с голосом, низким, как контрабас. В машине пахло бензином и дешевыми духами предыдущих пассажиров, "Красной Москвой". Стоило мне только произнести: "Из Германии", - как на его лице заиграла улыбка, а широченные усы задрожали. Как человек испорченный, я никак не мог поверить, что его радость вызвана одной лишь глубокой любовью к Германии. Поэтому когда он ответил: "Прекрасная страна и очень богатая", - я испугался не на шутку: он набивает цену, сказал я себе.

"Мы, немцы, сейчас беднее многих русских; перед вашими олигархами мы как сельский поп перед патриархом", - отвечал я, переходя от обороны к наступлению - совсем в духе прежнего военного девиза НАТО, обращенного к странам Варшавского договора. "У вас все развивается, а у нас экономический кризис", - добавил я. И тут я был сбит с мысли. Вернее, машина чуть было не влетела в парапет набережной.

"Рухнули банки? "

Вместо того, чтобы смотреть на дорогу, несостоявшийся пилот "Формулы-1" повернул голову в сторону пассажирского сиденья: "Господи! Банки рухнули? Люди не могут вернуть свои деньги?" Я покачал головой. "Валюта? Евро пришел конец?" Я снова лишь покачал головой. "Проблемы с продуктами?" - "Нет". - "Всюду очереди?" - "Только в супермаркете по субботам"; наконец, мне удалось пробить брешь в потоке его речи: "Нет, просто минимальный рост, экономия на всем, например, на здравоохранении".

Бравый борец с московским хаосом на дорогах снова прервал меня: "Значит, теперь вы должны платить за все операции из собственного кармана, как и мы?" Я покачал головой и боязливо посмотрел в направлении парапета, который опять находился от нас в опасной близости. "Нет, нет, все не настолько плохо, просто раз в квартал нужно платить по 10 евро за визиты к врачу". Мой водитель горько усмехнулся, его усы вздрогнули: "Ха! Мне пришлось заплатить тысячу долларов за операцию на челюсти моей матери, а для вас 10 евро - это уже кризис?"

Сокращение при пении осанны

Это было ошибкой называть цифру 10, подумалось мне. К тому же он еще сказал, что поездка с ним обойдется мне не дешевле визита к врачу. "Сильно сокращаются пособия по безработице, скоро их снизят до размера социальных", - поспешно добавил я. Для разнообразия он повернул машину не к парапету, а налево, в направлении встречного потока и красной кирпичной кремлевской стены.

"Пособие по безработице? Социальное пособие? Сокращение? У нас здесь вообще нечего сокращать!" Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, словно я пожаловался на сокращения при распределении манны небесной или пении осанны в раю: "Ну, нам бы ваши заботы! Хотел бы я, чтобы у нас был такой кризис!"

Что русскому здорово, то немцу смерть, гласит старая русская поговорка, которую возводят к национальной гордости - поэту Пушкину. И сегодня ее не редко услышишь, сидя вдвоем за бутылкой водки. Теперь, очевидно, это выражение следует несколько модернизировать: что русскому райская мечта, то немцу кризис.

Следы сочувствия

Сокращения рождественских и отпускных выплат тоже не помогут мне в переговорах, говорю я себе. Словом, я пробовал изменить тактику: "Рабочий день снова увеличивается и даже не исключено, что сократится отпуск".

Наконец, у меня затеплилась надежда: на его лице появились следы сочувствия, лоб нахмурился, кончики усов опустились. "Как долго вам придется работать? И какой отпуск у вас сейчас? Что? Шесть недель? В полтора раза больше, чем у нас? 40 часов в неделю? Так я в своей химической лаборатории больше работаю, за 200 евро в месяц - и каждый день после работы вожу пассажиров!"

Кризис - это не аргумент

Никаких аргументов, способных повлиять на цену, в голову мне больше не приходит. Но, слава Богу, мы уже почти дома. Ни один из моих доводов не попал в цель, наш кризис ни на что не годится, сказал я себе и вместо обычных ста рублей (приблизительно 3 евро) за дорогу домой приготовился заплатить 150.

Мой рыцарь набережных со скрежетом остановил своего ржавого стального коня. "Давай, сойдемся на 70 рублях, потому что ты - это ты, и мне было с тобой интересно", - совершенно неожиданно сказал он и широко улыбнулся: "И передай привет Германии! Там живет мой брат! И ему очень нравится".

Я кладу сторублевку на пыльную приборную панель рядом с маленькой пластмассовой иконкой. "Сдачи не надо", - говорю я тихо и пожимаю протянутую мне руку. Прощание было настолько сердечным, что он чуть не притянул меня к своим усам. Я ушел пристыженный, и в голове у меня вертелся почти что непристойный вопрос: не заключается ли наш кризис, в частности, в том, что мы о нем слишком много думаем?